Не знаю, был ли тому причиной свет одного из близнецов, поцелуй другого, сам лист или девочка, что принесла его, но я снова жду ребёнка. Может, из-за всего сразу. Может, они вообще ни при чём. Но я не одна, даже внутри самой себя.
Сказка о Переправе
(продолжение)
– Как здесь такое вообще могло случиться? – воскликнула Серпентина, обхватив живот руками. – Что я произведу на свет? Кто может родиться от мёртвой матери и мёртвого отца у мёртвых повитух?
Темница пристыженно опустила глаза. По её щекам текли горячие слёзы, от которых в воздух подымался пар. Она уныло покосилась на Семёрку и сказала:
– Прости. Я хотела спасти тебя. И её, чайную девушку. Я была совсем глупая…
Лицо Серпентины смягчилось, на щеках заиграли зелёные блики.
– О, я тебя не виню, бедняжка! Ты ведь тоже заблудилась. Как я могу сдержаться и не подразнить тебя за огромные голодные глаза и все те вещи, что ты сказала, когда пришла сюда, сжимая свой листочек? Но отчего ты не ешь за моим столом?
Змея-Звезда придвинулась к хульдре и взяла её лицо в свои руки.
Темница рассмеялась и вытерла слёзы.
– Любой, кто в жизни прочёл хотя бы одну книгу, знает, что нельзя есть то, что предлагают мертвецы, – ответила она.
Две женщины ненадолго обнялись, словно не хотели смущать своего гостя. Семёрка подумал о том, сколько всего Темница видела и сделала без него, обладателя пустого рукава.
– Почему они так любят тебя? – требовательно спросил он. Женщины вздрогнули, будто испугавшись его тусклого голоса. – Отчего все бросаются к тебе, умоляя их поймать? Иммаколата, Темница… Они от всего отказались ради тебя!
Серпентина посмотрела на склонённую голову Темницы.
– Не знаю! – прошипела она. – Откуда мне знать, что вами движет? Вы глядите на нас и называете богами; приносите в жертву на алтарях седьмых сыновей, о которых мы ничего не знаем, и строите башни, о которых вас не просили. А другой рукой убиваете нас и говорите, что та древесина слишком хороша для таких, как мы, и насилуете, пока ноги не треснут. Как я могла поверить, что кто-то из вас не желает нас изувечить? Но, если эти немногие бросаются ко мне, разве я могу сделать что-то ещё, кроме как поймать их? Кто это сделает, если не я? Если я отвернусь от них, словно от нехороших деток, которые не должны беспокоить старших, что будет?
– Но они не твои дети, чтобы их ловить!
– Скажи это им. А потом скажи мне, чтобы я отвернулась от девочки, ради меня отрезавшей часть своего тела. Скажи, что ей не рады, что сестёр и так много, места ещё для одной нет.
Семёрка повернулся к своей подруге и бросил на неё взгляд, полный мольбы и покорности.
– Разве я был плохим братом?
Темница пристально посмотрела на него.
– Есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать, – резко проговорила она. – Ты бросил Тальо и Гроттески без единого сожаления. Разве они были плохой семьёй? Ты вообще о них думал – о том, как они по тебе скучают и что хотели бы, чтобы ты остался? Не добрались ли они уже до Аджанаба? Не вошли ли в его врата? И не поёт ли прямо сейчас Гроттески под окном с запертыми ставнями?
Семёрка ничего не ответил.
– Тогда не спрашивай, думала ли я о тебе, – подытожила она.
В Саду
Над озером раскинулся сумеречный туман. Девочка согрелась под плащом, а мальчик дрожал.
– Когда ты расскажешь все сказки, – проговорил он, – чернила с твоих век стекут на землю между нами, и Сад почернеет от них, ты бросишь меня, как Темница бросила Семёрку? Как Семёрка бросил газелли и мантикору? Ты уйдёшь туда, где я не смогу тебя отыскать, и навсегда про меня забудешь? – Он с усилием сглотнул. – Или ты будешь помнить, что однажды пришёл мальчик, который тебя не боялся, и ходил с тобой по Саду, и слушал тебя, и прерывал не чаще, чем позволяют приличия? Ты будешь сидеть за столом из голубого хрусталя с ножками в виде крыльев попугая, окружённая сказочными монстрами, и есть обед из лука-порея с розой и думать: «Интересно, что случилось с этим мальчиком? Где он теперь? Женился ли, растолстел ли? Позаботился ли он о том, чтобы Сад содержали в порядке?»
Он с трудом мог на неё смотреть; его руки дрожали, как рогоз на ветру.
Девочка бросила на него сердитый взгляд.
– Когда я закончу рассказывать сказки, все чернила с моих век выльются прямо на твои руки, и мне ничего не останется, не сбежишь ли ты во Дворец, как хороший принц, и не предоставишь ли меня моей судьбе, как Хинд поступила с любившим её чудовищем? Не уйдёшь ли ты в покои, к чьим дверям мне запрещено приближаться, и не забудешь ли меня навсегда? Или вспомнишь, что была милая девочка, которая мало о чём тебя просила и ходила с тобой по Саду, рассказывая истории, от которых в твоей голове плавали разные странные рыбы, и так заботилась о твоей безопасности, что показала все тайники, которые раньше принадлежали ей одной? Будешь ли ты сидеть с султанским тюрбаном и короной на голове, султанским браслетом на запястье за золотым столом на спинах надушенных рабов и думать: «Интересно, что случилось с той девочкой? Где она теперь? Вышла ли замуж, растолстела ли, подружилась ли с какими-нибудь демонами?»
Оба долго молчали, словно их накрыла тяжёлая и печальная дождевая туча. Девочка стиснула зубы в ожидании неизбежных заверений – мягких, нежных и ложных – в том, что она неправа. Она не знала – откуда ей было знать? – что произойдёт.
– Я думаю, – сказал мальчик, – что буду приносить ужин к этим камням и озеру ещё пятьдесят лет, пока буду править, в надежде, что ты появишься со свежими чернилами на глазах и новыми чудесными сказками. Я снесу все ворота в Саду и когда-нибудь превращусь в седого старика, с зелёными яблоками и жареной голубкой в салфетке сидящего у воды и спрашивающего себя, что же случилось с той девочкой?
Она улыбнулась и коснулась его руки. Перламутровая птичка безучастно сидела между ними.
– У нас целая ночь, – сказала девочка. – Луна ещё не взошла. Давай я закончу сказку об ужасном Острове?
– Да, – выдохнул мальчик.
Сказка о Переправе
(продолжение)
Ребёнок запаздывал.
Семёрка присоединился к Темнице в одном из длинных и пустых серых домов. Там было два окна и две длинные койки да низкий грубый стол. Подруга не позволяла ему пробовать разложенные на столе яблоки, плантайны [23] и гранаты.
– Кто оставил их для нас? – спросил Семёрка.
Хульдра пожала плечами.
– Они обычно благодарят Идиллию за все странные и яркие вещи, к которым не имеют отношения. Но кто знает? Второй кровати здесь раньше тоже не было. Может, никто. А может, они выросли на столе, как ветка падуба на кусте. Вдруг этот дом – куст, и на нём расцвела кровать для тебя, а ещё расцвёл ужин.
Темница криво улыбнулась, и стало легче, хотя оба задавались вопросом, как долго им удастся продержаться, не попробовав роскошный красный ужин, который каждый вечер появлялся на столе, сияя.
Половину первой ночи они провели раздельно, а потом Темница забралась в кровать к другу точно осторожная кошка.
По утрам, какими бы те ни были на Острове, один из близнецов Итто мог прийти и повести их смотреть, как огоньки, которыми стали дети Серпентины, кружились у корней деревьев, играя словно бабочки или зяблики. Могла прийти Алмаз с одной из своих сестёр и принести хворост для каминов в доме, если таковые вдруг появлялись. Эти странные, непредсказуемые лачуги могли соорудить, например, каминную решётку, и, если на неё не обращали внимания, на камины можно было не рассчитывать много недель. Поэтому, когда камины появлялись, Звёзды спешили наделить их искрами и потрескивающими дровами. И всё же, как бы часто Семёрка и Темница вежливо не сообщали своему дому, что они не голодны или что фрукты им не нравятся, на следующий вечер те лежали на прежнем месте – свежие, новые и блестящие.